L25. Кризис культуры в русской и западной философии 20 века
ДОРАБОТАННЫЙ КОНСПЕКТ
Данный конспект прошёл сверку с видеозаписью лекции, поэтому никакой информации не упущено. Более того: добавлены новые интересные детали к примерам, озвученным в лекции. Лектором курса конспект ещё не проверялся.
В начале 20 века одной из самых известных и читаемых книг стала книга Оскара Шпенглера, написанная в 1918 году «Закат Европы». Шпенглер в своём произведении продолжает линию мысли Данилевского. Он всё так же полагает, что человеческая культура развивается не как единое целое, а существуют совершенно разные, независимые культуры с разными системами ценностей и представлениями об устройстве социальной жизни, взглядами на пространство и время.
Рассуждения Шпенглера напоминают тезисы Леонтьева. Имеется аналогия с живой природой: культуры могут развиваться, а затем угасать и исчезать. Шпенглер полагал, что на стадии угасания культуры, когда развитие сменяется деградацией, культура превращается в цивилизацию. А цивилизация характеризуется тем, что бурно развивается техника, всё стандартизируется, формализуется. Однако при этом творческий потенциал культуры начинает постепенно исчезать.
Само отношение Шпенглера к «закату Европы» было двойственным. С одной стороны, он критически описывал деградацию западной культуры. Однако, полагают, что само развитие техники его очаровывало. Иногда гибель и разрушение вызывает эстетический интерес. Возможно, Шпенглер как очень образованный человек тоже испытывал подобное.
Каждая культура имеет некоторую двойственность. В своем произведении Шпенлер пытается показать, что Европа дряхлеет, становится старой, сравнивает это со старением античной греческой культуры.
Тему кризиса культуры затрагивал и наш соотечественник Семён Людвигович Франк. В 1924 году он написал работу «Крушение кумиров». В ней он затрагивает тему кризиса культуры применительно к российской истории.
Три кумира русской дореволюционной интеллигенции
Франк отмечает, что первая мировая война и революция привели к крушению ряда кумиров, которые были характерны для русской интеллигенции и в целом для русского общества дореволюционного времени. О каких кумирах идёт речь?
Кумир революции
Первый — это кумир революции. Франк замечает, что до революции слово «умеренный» в интеллигентских кругах воспринималось как ругательство, в те времена славился радикализм. Люди считали что полноценная жизнь — это участие в радикально революционной деятельности, отдание всех сил на низвержение существующего строя, в котором видели источник всех бед и проблем. Люди, не желавшие участвовать в революционном процессе, воспринимались чуть ли ни как враги народа. Революция воспринималась как некая святыня. В обществе не обсуждалось, стоит ли вообще к революции стремиться, она считалась несомненно благой целью.
Когда же революция произошла, многие увидели совсем не то, что ожидали — войну, вражду, много крови и аморальности, бандитизм, анархию, хаос. Революционный энтузиазм оказался несозидательным. Оказалось, что деятельность по разрушению чего-либо и созидательная деятельность — это две разные деятельности, и наличие одной не предполагает обязательное присутствие другой.
Кумир политики
Вместе с кумиром революции разрушен был кумир политики. До революции и во время революции общество было очень политизировано. Считалось, что политика — решение всех проблем, участие в политике обеспечивает решение всего остального.
Будучи в эмиграции, Франк затрагивает и европейскую политику, потому что эти страны провозглашали какие-то якобы гуманные идеалы, а на деле вели себя как хищники. Это тоже показало, что политика не является каким-то решающим все проблемы видом деятельности, не стоит возлагать на политику много надежд.
Кумир культуры
В 19 веке культуру воспринимали как главную ценность человечества. Смысл существования человечества видился в развитии культуры. Культура оказалась неспособна удержать людей от страшных войн, от падения нравтственности, от эгоистического равнодушия друг к другу. Но под ношей социальных проблем люди обнаружили, что культура не сформировала человека высокогуманного, готового жить не только для себя, но и для других. Возникло разочарование в культуре как в самовыражении, которое находится в самых утонченных видах художественного творчества (в живописи, литературе).
В России тоже был Серебряный век, когда было много представлений о художественном творчестве как о сверхценности. Не нравственные нормы, не служение обществу (это все считалось второстепенным) — самым надежным считался эстетический критерий, красота ради красоты, творчество ради творчества. На деле это приводило к тому, что разные группы таких любителей тайной творческой деятельности оказались очень далёкими и малопонятными для окружающих людей. Сам Франк писал:
«В Европе мы во всём усматривали признаки "культуры": в обилии школ, во всеобщей грамотности, в том, что каждый рабочий и крестьяннин читает газеты и интересуется политикой, в твердости конституционно-правого порядка, в уважении власти к правам граждан, в жизненном комфорте, в удобстве путей сообщения, в высоком уровне научных знаний, в широкой гласности и чувстве собственного достоинства, в Трудолюбии и промышленном богатстве, в общей налаженности и упорядоченности жизни — и ещё во многом другом, что было бы слишком долго пересказывать. Конечно, мы не закрывали глаз и на тёмные стороны европейской жизни — мы замечали в ней и эгоизм, и мелочность, и мещанскую пошлость и ограниченность, и обилие "буржуазных предрассудков", и жестокость репрессий в отношении нарушителей буржуазного права и морали, и слепой и хищнический национализм. Но в большинстве случаев нам казалось, что эти темные стороны суть ещё непреодолённые остатки прошлого, которые сами собой постепенно будут устранены дальнейшим развитием культуры; в этом смысле большинство русских и сочувствовало европейским социалистам, как самой передовой партии, которая борется с остатками "феодальных" нравов и стремится к устранению неправды и ограниченности буржуазного строя. Во всяком случае, основной фундамент культуры и мирной гражданственности казался незыблемо заложенным в Европе, и мы мечтали, что Россия скоро войдет, как равноправный член, в мирную, духовно и материально благоустроенную семью культурных народов Европы. Варварская эпоха смут, международных и гражданских войн, нищеты и бесправия казалась, во всяком случае, отошедшей в безвозвратное прошлое, окончательно преодолённой гуманитарным развитием нового времени».
(с) С.Л. Франк
Ошибка была, как отмечает Франк, в соединении культуры и накопления богатства, развитии техники, промышленности. Всё это — вещи неплохие, но и их соединяли с уровнем нравственности, литературы. После войны все поняли, что экономическое, техническое, хозяйственное развитие не означает развития культуры в целом. Одно не обеспечивает другое. Франк писал, что для человеческого счастья оказались безразличны обилие комфорта, техники, всяких иных средств деятельности, зато духовные ценности европейской культуры — что будет дальше с ними?
В начале 20 века, отмечает Франк, у многих была потеряна вера в прогресс после всех событий того времени. Он пишет:
«Мы поняли, что нельзя говорить о какой-то единой культуре и преклоняться перед нею, разумея под ней одинаково и творчество Данте и Шекспира, и количество потребляемого мыла или распространенность крахмальных воротничков, подвиги человеколюбия и усовершенствование орудий человекоубийства, силу творческой мысли и удобное устройство ватерклозетов, внутреннюю духовную мощь человечества и мощность его динамо-машин и радиостанций».
(с) С.Л. Франк
Отсюда Франк делает вывод, что от крушения кумира культуры перешли к понятию «жизнь». Есть культура и есть жизнь, у нее свои духовные нужды, потребности, а культура — это только осадок духовной жизни человечества. И смотря по тому, что мы ищем и ценим в этой жизни, и развивается культура. То есть культура — вторична. Важно, чтобы развивалась духовная жизнь человека, а она связана с тем, что он ценит, к чему стремится, на что тратит время, как воспитывается. Это более важно, чем культура в её привычном понимании.
Жизнь неразрывно связана с пониманием того, что правильно. что неправильно, что хорошо, что дурно, что ценно, а что ничтожно. И с этим нужно разобраться после всех этих крушений.
Появляется еще одна работа, посвященная кризису культуры — доклад 1935 года известного учёного с мировым именем Эдмунда Гуссерля «Кризис европейских наук». В этом докладе Гуссерль подводит некий итог многолетней философской деятельности. Он в свое время хотел рзработать философию как строгую науку о сознании, о том, что лежит в основе всей нашей научной, познавательной, культурной, творческой деятельности.
Доклад читался в Веге незадолго до ее аннексии фашистской Германией, и назывался первоначально «Философия кризиса европейского человечества». В это время уже победил национал-социализм в Германии, ранее в Италии. Либеральная интеллигенция была в некоторой растерянности после Первой мировой воны, газеты писали, что такого уже не повторится, полученный урок не требует комментариев — война с миллионами жертв, разрушениями. Но через 20 лет всё повторилось в ещё более страшных масштабах.
То, что имел место кризис, ни у кого после первой мировой войны сомнений не вызывало. Люди задумались, как так случилось, что европейские государства, живущие в 19 веке под знаком развития, монизма, культуры, социальной жизни — вдруг оказались втянуты в такую страшную бойню. Из-за чего это произошло? К чему это в конечном счёте всё привело?
Кризис европейской науки
Гуссерль связывает с кризисом европейского человечества кризис европейских наук. Однако современные исследователи отмечают, что для Гуссерля это была одна тема, поскольку кризис человечества является следствием кризиса европейской науки, европейского понимания рациональности. Западное представление о науке как о ведущей силе человеческой мысли, представление об устройстве жизни сбилось с пути, но когда же это произошло?
В эпоху Просвещения наука воспринималась как сила, которая выведет людей из невежества. В невежестве видели причину всех бед. Ожидалось, что наука обеспечит человечеству общество социальной справедливости, изобилие и процветание. Однако, как бы это ни было парадоксально, этот идеал привёл к разочарованию и скептицизму в отношении к разуму в 20 веке.
Потеря связи между наукой и человечностью
Точкой надлома, с которой началось отклонение от нормы, для Гуссерля являетя эпоха Ренессанса, когда формировались методологические основания нового естествознания Галилея. Галилей известен тем, что предложил идею математического естествознания. Одним из первых он математизировал физику. Гуссерль полагает, что в начале Ренессанса было выдвинуто на первый план мировоззрение «натурализм». Для него характерно восприятие природы как объекта. Признаётся единственная истинная реальность. Существует только природа — а как она существует? Об этом говорит математическое естествознание. Если присмотреться, в этом образе мира нет человека как субъекта, как личности. В этой системе мира всё работает по математическим законам, там человека нет. Реальность — это некий универсум с механическими законами.
С 17-18 века математическое сознание в эпоху Ренессанса теряет связь с человеческой жизнью, смыслом и ценностями. Что может сказать математическое сознание о вечности, о ценности, о смысле жизни о свободе, о выборе человека? Ничего. Простая наука о телах от этого всего абстрагируется — от ценности учёного, от его смыслов, целей, научных работ по тому, как устроен мир — об этом ничего не говорится. Они все элиминируются. Идеал научности — это отсутствие там всего человеческого. На самом деле, если присмотреться, отмечает Гуссерль, взять того же Галилея, то его образ мира (математическая физика) — это набор определённых абстрактных математических образов. Взять бесконечное пространство: Галилей в своей изощрённой диалектике не столько доказал, сколько убедил своих современников, что математику можно применять полноценно в физических вопросах. Хотя его доказательства, как правило, всегда совершали некий предельный переход от физической реальности к математической. Если точнее, наоборот: когда материальная плоскость переходит в бесконечно гладкую плоскость.
Сформировалось представление о единственной реальности как о математическом универсуме. Но ведь это только модель, гипотеза о том, что такое настоящая природа, которая постоянно подтверждается с помощью эксперимента. Это некий проект реальности. И в дальнейшем европейская цивилизация занималась тем, что реализовывала эту математическую реальность, в том числе с помощью техники. Сердцевиной европейской науки стала формула, позволяющая предвидеть, предсказать поведение исследуемых объектов. На основе формул можно не только отыскать, но и строить новые объекты.
Наука не даёт указаний
Оправдала ли наука ожидания решения всех философских проблем? Выполнила ли она то, что ожидалось от знания и разума вообще? Ведь только в эпоху Нового времени разум стали воспринимать как руководитель. В античности и Средневековье руководителем ведь тоже считался разум, однако есть отличие в определении. Когда европейская наука стала называть наукой только формулу, а остальное наукой считаться перестало (истина — только в формулах), она не могла уже дать человеку того, что он подсознательно ожидал от науки, разума и знания — указаний. Наука давала лишь факты, но не давала указаний, зачем их использовать, чем руководствоваться в жизни, какие цели действительно нужно ставить, в чём смысл жизни, какие ценности нужно иметь так, чтобы не ошибиться, чтобы что-то пустое не считать важным, а что-то важное — пустым. Все эти вопросы так и остались неотвеченными, хотя научно-технический прогресс испытывал (и испытывает) невероятный экспоненциальный рост.
Оказалось, что наука развивает технику, но для чего эта техника используется? Для конкуренции, взаимного уничтожения, порабощения. С помощью техники начинают выяснять геополитические отношения в начале 20 века.
«Пора, наконец, признать, что вся история человечества — это история затянувшегося самоубийства живой материи, которую космическая случайность наделила способностью мыслить, и которая не знала, что делать с этой случайной роковой способностью. И не нашла ей лучшего применения, как создание наиболее эффективных способов тотального самоубийства…»
(с) кинофильм "Письма мёртвого человека", СССР 1986 г.
Наука претендовала на объективное познание мира. Однако она вновь не оправдала ожиданий человека касательно использования этого познания. Люди не получили ответов на волнующие их философские вопросы, лишь новые факты и новые варианты интерпретаций. Разве поменялись люди от новых знаний? Стали ли они руководствоваться более верной системой ценностей по сравнению с другими эпохами? Стали ли они более нравственными?
Жизненный мир
Этому естествознанию Гуссерль противопоставляет понятие жизненного мира. Жизненный мир — это область изначальных очевидносте й человека, которую нельзя представить формулой, формализовать, сделать объектом, но которая непосредственно открывается человеку в его жизни, которая также важна для человека. Есть искусственно сотворённые создания, построенные как проект, все эти формулы и закономерности. А есть то, что не построено, чем человек живёт. Вспомним экзистенциализм — чем человек живет по-настоящему? А наука — это все то, что он строит. А через то, чем он живёт, нельзя полностью выразить настроение человека, его ум, но это очень важно. Что значит — быть человеком? Что такое человечность человека? Её определение нельзя строго (как в математике) выстроить. Вот этот жизненный мир Гуссерль считает важным, чтобы человек в конечном счёте не дошел до самоубийства, когда эта часть человеческой жизни оказалась у него где-то на обочине.
Питирим Александрович Сорокин
Ту же тему затрагивает в своей масштабной работе (несколько объёмных томов) один из самых известных социологов 20-го столетия Питирим Александрович Сорокин, выходец из России, но ставший американской зведой социологии середины 20-го века. Благодаря своим культурным особенностям он, всё-таки, остался связан с отечественными традициями и культурой.
Сорокин подошёл к изучению культуры именно как социолог, как учёный. Он приводит очень много статистических данных, когда говорит о культуре, в отличие от разобранных выше философов и учёных, хотя они тоже не на пустом месте рассуждали. Сорокин подходит с чисто логическим видением вопроса. Он тоже осмысляет, анализирует, с чем столкнулся двадцатый век — век страшной мировой войны.
Идеациональная и чувственная стадии культуры
За базовую концепцию Сорокин берет идеациональную и чувственную системы культуры. В чем разница между ними? Сорокин пришел к выводу, что главное отличие разных видов культур заключается в том, какова система ценностей носителей той или иной культуры, так как система ценностей задает всё остальное: и характер политической деятельности, и социальных взаимоотношений и хозяйства и художественное творчество морали и других сфер бытовой человеческой жизни. Сорокин полагает, что существуют идеациональные культуры, в которых ценности носят сверхчувственный характер (есть что-то более важное, чем чувства, например: понятие долга), а есть культуры чувственные, в которых ценности носят чувственный характер. Если в культуре человек руководствуется чувством долга, то это сверхчувство, это не то, что ощущается или переживается, это — некая идея нашего разума, она выше чувств и эмоций. В чувственной же культуре человек руководствуется исключительно такими ценностями, которые вызывают какие-либо чувства, эмоции, ощущения: приятно — неприятно, эмоционально — неэмоционально.
Сорокин замечает, что в истории каждой цивилизации рано или поздно происходит процесс культурного перехода из идеациональной стадии — в чувственную. Между этими стадиями может быть ряд переходных форм. Сорокин в своём труде показывает, что как античная цивилизация прошла этот путь от идеациональной культуры к чувственной, и этот переход закончился для неё крахом, точно также европейская цивилизация проходит свой путь от идеациональной до чувственной культуры, и кризис имеет место в самом характере чувственной культуры, из-за которой, если ничего не делать, произойдет полный распад. Сорокин надеется, что произойдет поворот от чувственной культуры к идеациональной, тогда распада не будет.
Концепция идеациональной и чувственной систем культуры
Итак, идеациональная культура признаёт сверхчувственную реальность. Чувственная культура признаёт только то, что дано нам в чувствах, всё остальное считается фантазиями и за реальность не принимается. Отсюда выстраивается система ценностей. Сорокин анализирует музыку и литературу. Он специально изучил историю античной музыки и античной литературы.
В своём исследовании он показывает, что в античной цивилизации (8-6 века до н.э) музыка была строгая, спокойная, ориентирована на социальное служение: защиту Родины, героическую деятельность, исполнение своего долга. В Средневековье музыка тоже была простая. Однако далее она становится сложнее, уже не служит для побуждения человека на сверхценности (долг, Родина). Она ориентирована на принесение удовольствий, она становится страстной и патетической. Здесь мы видим переход от идеациональной стадии к чувственной. Затем идёт деградация: музыка начинает обслуживать чисто развлекательную сторону человеческой жизни.
То же самое в литературе. Первая стадия — явно идеациональная. Кто считался героями в Средневековье? Святые, нравственные люди, аскеты, жертвующие собой ради других. Для них чувственное услаждение является чем-то неважным, они готовы этим легко пожертвовать ради чего-то более важного. В 16 веке происходят изменения: герои становятся люди более простые (Дон Кихот — уже полукомический персонаж). Положительный герой обладает смекалкой, то есть умением найти выгоду для себя, умение хорошо устроиться. Он ещё нравственен, но уже герой больше думает о себе, о своём ближайшем окружении. Темы родины, государства, какие-то нравственные дела и религиозные ценности — это всё для него становится чем-то второстепенным. Проглядывается то, что постепенно герои становятся всё более эгоистичными, замыкаются на своём небольшом кругу жизни и на чувствах вместо высших целей. Затем, на стадии сентиментализма для героя важнее становятся свои чувства (любовь vs семья). Какая-то чувственная влюблённость становится важнее, чем сохранение семьи, и он разрушает семью ради того, чтобы утолить свое чувство. А далее, замечает Сорокин, в европейской литературе можно заметить, как постепенно вот это планка ещё сильнее понижается.
Идеациональная музыка стремится быть внутренней, а чувственная музыка стремится к театральным, внешним эффектам. Внутренняя идеациональная музыка не нуждается в технических средствах для выразительности, она со смыслом, ей не нужно украшательство. Она — для общения с Богом, носит оторванный , внутренний характер. Чувственной музыке нужны украшения, чувственность, внешнее одобрение. Она стремится ошеломить, произвести чувственное воздействие.
Подобное происходит и в литературе. Для героев становится важен успех в общественной жизни, реализация чувственных желаний, изображение любви — вместо самой любви. Само понятие любви начало искажаться. Сначала под любовью понималось нечто возвышенное, связывающее человека с чем-то большим. Человек ради любви отрекался от искушений и жертвовал чем-либо ради другого человека. Постепенно любовь свелась к собственным, личным эгоистическим переживаниям, когда человека больше интересует он сам и его чувство, нежели другие личности (в том числе и объект этой самой любви).
В 19 веке постепенно в литературу проникает экономика. Всё чаще темами произведений становятся экономические проблемы, мотивы поведения, экономические интерпретации поведения героев и трактовки их поступков. Приход экономики в литературу демонстрирует то, что постепенно сверхчувственная цивилизация всё больше становится чувственной: всё возвышенное в ней теряет свою важность. Экономика становится важной в цивилизации в моменты, когда человек концентрируется на чувствах больше, нежели на возвышенных целях.
Это отражается и в литературе. До 14 века персонажами великих произведений считались герои, святые. После главными героями произведений начали становиться купцы, слуги, крестьяне, элегантные придворные. К 18-19 веку героями становятся прохвосты, преступники, банкроты, а потом уже и вовсе патологические типы — убийцы, мошенники, вымогатели. Происходит некое понижение нравственности.
Сумерки чувственной культуры
С точки зрения Сорокина, чувственная культура не может объединить людей, потому что чувственная культура, когда человеку фактически предлагается жить только тем, что он может ощутить, приводит к формированию таких эгоистических представлений. На первом месте — мое Я, мои чувства: приятно или неприятно. Чувства становятся главным критерием для чувственной культуры, для оценки тех или иных явлений событий в жизни. А это всё не объединяет, а разобщает. Именно чувственная культура с такой системой ценностей индивидуализирует, разобщает людей, потому что каждый живёт своими желаниями, ощущениями, потребностью, чтобы ему было что-то приятно — это неизбежно приведет к кризису. Этот путь приятен, но чувства притупляются, насыщаются, человек уже хочет преступить нормы, унаследованные от прошлой культуры.
Для чувственной культуры не существует нормы. То, интересно сегодня, потом уже приедается. Чувственная культура долго ничем не долго не удовлетворяется, становится скучно, неинтересно, она хочет перейти следующие границы. И поэтому, не случайно с точки зрения Сорокина в литературе отражается, что постепенно героями произведений ставятся уже люди с патологическими психическими отклонениями. Нормы — наследие прошлого, а в чувственной культуре норм нет, только приятно/неприятно. Сорокин стремится показать, что цивилизации, постепенно перешедшие на рельсы чувственной культуры (а это произошло в философии, музыке, литературе, социальной, политической жизни) неизбежно идут к распаду.
Чувственная культура не созидательна и для общества не может выполнять функцию кооперации, соединения. Но кризис, который переживёт человечество, по Сорокину, снова постепенно приведёт человека к идеациональной культуре, всё больше людей будут руководствоваться сверхчувственными ценностями. И это поможет культуре выйти из кризиса.
Last updated
Was this helpful?